Атака из Атлантиды [сборник] - Лестер Дель Рей

И тут Смиттон завопил. Он кричал на одной ноте, непрерывно, грудь его вздымалась. Глаза расширились и глядели так, что мороз продирал по коже. Потом дантист встал, как марионетка, и пошел вперед. Он обогнул драпировки и направился к завесе, за которой сиял Свет. В этот момент Свет внезапно исчез. Но Смиттон шел туда, не останавливаясь. Он остановился только перед падающей завесой и перестал кричать.

Доктор молча встал и потянул за собой Амоса. Священник тоже встал, но он знал, что идти некуда. Все теперь было в воле Господа… или…

Смиттон повернулся на одном каблуке. Лицо его было неподвижным, без всякого выражения, и совершенно безумным. Как механическая кукла, он направился вперед, к двум священникам. В последнюю секунду они отпрянули в сторону; в руках у них были земные автоматы, но они пока не сделали никаких попыток использовать их. Смиттон двинулся к открытой двери в передней части церкви.

Он подошел к ступенькам; священники наблюдали за ним.

Он спустился с первой ступеньки на вторую и оказался на дорожке.

И в этот момент инопланетяне выстрелили. Смиттон дернулся, остановился, истерически закричал, подпрыгнул и исчез из виду; слышно было, как он удаляется неуверенной походкой. Его явно подстрелили — умение стрелять у существ Михча было, по-видимому, на высоте. Он двигался все медленнее и медленнее, как будто терял остатки жизненного заряда.

Инопланетяне обменялись быстрыми взглядами, бросились за ним с криками и исчезли в темноте. Внезапно один из них вернулся, встал в дверях и приготовился выстрелить по драпировке, за которой стоял Смиттон. Амос заставил себя стоять неподвижно, хотя его воображение уже рисовало кусок свинца, вонзившийся ему в живот. Пуля попала в драпировки и еще куда-то. Инопланетянин на миг застыл в нерешительности, а потом ушел.

Амос бегом бросился к другой стороне алтаря. За спиной у него звучали шаги доктора.

Люк был под ковром. Амос открыл его, спустился в подвал, который оказался около четырех футов глубиной, и тут же отодвинулся, освобождая место доктору. Пришлось пригнуться, чтобы опустить крышку люка. В наступившей темноте они ощупью начали пробираться в другой конец подвала. Доктор был здесь целых пять лет назад, да и то лишь однажды — когда производил беглый осмотр того, что натворили когда-то подростки, копавшие тоннель.

Вначале Амос подумал, что где-то ошибся. Он начал искать малый вход, который, возможно, уже обрушился. Однако на расстоянии двух футов обнаружилось отверстие, и он потянул за собой доктора.

Проход был тесным. Комки земли то и дело осыпались, и их приходилось отбрасывать. В некоторых местах продвигаться удавалось только ползком. Наконец они наткнулись на кирпичную стену и принялись копать вдоль нее. Это заняло еще десять минут. Откуда-то слабо доносились вопли священников Михча. Под конец Амос и доктор ободрали руки в кровь, но встречи с инопланетянами можно было не опасаться. Они вышли из тоннеля в лес, перевели дыхание и двинулись дальше.

Самая большая опасность была связана с дренажной канавой, которая в нескольких местах становилась более глубокой. Но удача сопутствовала им: эти места скрывала тень.

Вскоре их взорам предстала речка Репабликен; приблизившись к ней, они обнаружили плоскодонку.

Вскоре они плыли вниз по течению, наслаждаясь чистым воздухом. Управлять лодкой было очень просто. Была еще ночь; светила луна, но опасность преследования была невелика. Амос видел лицо доктора, когда тот нащупывал сигарету. Он зажег сигарету и сделал глубокий выдох.

— Хорошо, Амос, — ты был прав, и Бог существует. Но, черт возьми, мне от этого не лучше. Я не вижу, чем Бог мне помогает и чем Он помогает существам Михча. Что они получают от этого, кроме некоторых чудес природы? Они просто выполняют для Бога грязную работу.

— Я полагаю, они завоевывают землю, если хотят, — с сомнением проговорил Амос. Он не был уверен, хотят ли; не мог он и понять, каким образом другие инопланетяне вписываются в эту схему; если бы он знал ответы, то их с доктором здесь бы теперь не было.

— Миллер, ты до сих пор атеист, хотя уже знаешь, что Бог существует.

Толстяк-доктор горько усмехнулся.

— Боюсь, ты прав. Но по крайней мере я всегда остаюсь собой. А ты, Амос, не мог. Ты всю свою жизнь исходил из того, что Господь прав и что ты должен ему служить. При этом единственный способ — помогать человечеству. Что же делать сейчас? Естественно, Господь прав, но все, во что ты когда-либо верил, делает его во всем неправым, и ты можешь ему служить, только предавая свой народ. Какая этика, по вашему, будет здесь действовать?

Амос устало покачал головой, закрыв лицо руками. Его мысли занимала та же проблема. В первую минуту он решил признать свою безусловную преданность Богу. За этим стояли шестьдесят лет осознанного выбора. И все же такого решения он принять не мог. Как человек, он не мог поклоняться тому, что он считал законченным злом, а существа Михча были злом по любому определению.

Мог ли он рассказывать людям о фактах, отнимать у них веру во все, во что они верили до сих пор? Мог ли он переметнуться к врагу, которому он был нужен лишь как продукт питания? Мог ли он вдохновлять людей на борьбу с помощью старых слов, говорить, что Господь с ними, — когда он знал, что эти слова фальшивы? Ведь их сопротивление могло быть обречено на вечное адское пламя сопротивления Богу.

Его неприятно задело, что он не мог ничего точно вспомнить, что случилось потом — либо он был за, либо против чего-либо. Что произошло с людьми, когда Бог их покинул?

Действительно ли были покинуты только их тела, но души их оставались вольны достичь спасения? Или они утратили эту возможность необратимо? Остались ли души, которые смогли избежать гибели? Обречены ли эти души на ад, независимо от того, поскольку они были праведны?

У него не находилось ответа ни на один вопрос. Он знал, что Бог существует — но он это и раньше знал. Теперь, кроме этого, он ничего не знал. Он не знал даже, когда Бог противопоставил человечеству этих Михча. Казалось невероятным, что все это было недавно, как его юность. Иначе как бы он мог испытывать необычайное духовное рвение, которое он ощущал как евангелист?

— Есть только один разумный ответ, — проговорил он наконец. — Нет никакой разницы, что решил я. Я всего лишь человеческая единица.

— Так же клялся и Колумб — что земной шар круглый. Но он не видел этого собственными глазами! Не видел — так ясно, как я вижу твое лицо! А мы собственными глазами видели Бога! Теперь я знаю, что означают слова Библии о том, что лицо Моисея сияло после того, как он сошел с горы, до тех пор, как он должен был его покрыть завесой. Если я прав, человечеству будет очень мало проку, если твое решение будет неправильным!